«Сегодня ночью меня не станет». Три подростка из одной забайкальской школы покончили с собой

За три учебных месяца 2023-го в одной дульдургинской школе Забайкальского края убили себя трое подростков — две девочки с разницей в три дня. Еще одна 10-летняя школьница совершила вторую за полгода попытку суицида в Краснокаменске перед окончанием новогодних каникул. По предварительной информации, это произошло из-за травли в классе, которую руководство школы отрицает. Подробности — в материале наших коллег из CHITA.RU.

Три года назад в России запретили сразу несколько популярных аниме и заблокировали более 1,9 тысячи ссылок, ведущих на сайты с ними. У запрета было множество причин от изобилия жестоких сцен до пропаганды нетрадиционных ценностей. Среди них была и версия о подталкивании детей к самоубийствам. Одна из публичных попыток профилактики подростковых суицидов в стране на деле имеет мало общего с реальными причинами ухода детей из жизни: конфликтов с родителями или сверстниками, несчастной любви или проблем с учебой.

Семиклассница Н. покончила с собой 17 ноября за сценой парка Победы, ее подруга К. из параллели совершила самоубийство 20 ноября, а в конце сентября так умер девятиклассник О. После третьего суицида жители поселения стали писать о случившемся в местных группах в соцсетях, некоторые — журналистам. Официально и открыто смерть троих подростков до сих пор никто не подтвердил. Забайкальские прокуратура и следственное управление уже несколько лет не комментируют подростковые самоубийства.

О. был непростым ребенком. Он рос в «не совсем» благополучной семье, учился по коррекционной программе и стоял на учете в подразделении по делам несовершеннолетних.

— Он у нас с начальной школы везде состоял на учете. Но вот вы представьте — мы его доучили до девятого класса, кто бы нам доброе слово сказал. Мы думали, что он в этом году хотя бы выпустится. <…> Мы его холили. Нормально все [к нему] относились, [у него] не было никаких проблем ни с одним из учеников, — говорит одна из сотрудниц школы.

Случай стал седьмым за год в регионе. Всего в 2023 году в крае совершили суицид девять подростков — этот показатель оказался самым низким за последние три года. Попытки совершили 135 детей, из них чуть меньше половины — это подростки до 14 лет.

В 2021 году произошло 17 самоубийств среди несовершеннолетних, в 2022-м покончили с собой 11 подростков. Внештатный психиатр забайкальского Минздрава и глава краевой психиатрической больницы Ольга Ступина в 2022 году называла ситуацию с подростковыми самоубийствами и их попытками катастрофичной на фоне того, что общий показатель суицидов всего населения был «не самый плохой»: за последние 20 лет он сократился более чем в 3 раза.

В последние годы Россия регулярно попадала в первую десятку стран по числу самоубийств, но несмотря на общую тенденцию к снижению их количества, в случае с подростками число суицидальных попыток и смертей от них в стране не падает. Единственное ощутимое снижение произошло в 2020 году во время пандемии и дистанционного обучения: тогда самоубийство совершили 548 детей, а годом позже уже 753. В 2022 году зафиксировали 679 случаев. К 2021 году число попыток суицида среди несовершеннолетних в целом по стране за три года выросло на 13% до 3,6 тысячи случаев — эти данные в июле 2022-го были опубликованы в докладе уполномоченной по правам ребенка Марии Львовой-Беловой.

Спустя год детский омбудсмен в интервью «Российской газете» рассказала, что в решении проблемы всё же удалось значительно продвинуться и заявила о необходимости сформировать в обществе «суицидальную настороженность». По ее словам, в большинстве случаев подростковое окружение ребенка, совершившего суицид, знает о причинах, но не знает, как об этом рассказать: «Они размышляют так: если проблема у меня, я могу позвать на помощь, а если у моего друга — не выдам ли я его, ведь это его тайна. Очень важно, чтобы «суицидальную настороженность» мы сформировали у всех — родителей, педагогов, сверстников».

Мария Львова-Белова заявляла тогда и о намерении совершенствовать госполитику в сфере профилактики суицидов — власти создали подкомиссию при Госсовете по профилактике кризисных состояний среди несовершеннолетних, которая собиралась подготовить план внутри регионов и найти новые подходы и решения на уровне страны.

Н. покончила с собой ночью. Около 02:00 она убежала из дома через окно и отправилась в парк. По одной из версий, перед смертью ее избила пьяная мать — и Н., и К. воспитывались в опекунских семьях с самого детства. В Telegram-канале Babr Mash через два дня после смерти К. писали, что обе семьи были благополучными, а семья второй девочки воспитывает еще четверых приемных детей.

О том, что Н., возможно, били дома, рассказал один из сотрудников школы — на девочке видели синяки. Еще одна сотрудница не знала подробностей проблемных отношений в семье школьницы, но назвать ее благополучной не решилась.

Представительница школы отрицает, что девочек травили. Она считает, что Н. была «чуть-чуть жестковата». Маму и отца ученицы вызывали в школу в сентябре и октябре 2023-го — им рассказывали о поведении дочери, трудностях подросткового возраста и давали рекомендации. Что конкретно произошло, сотрудница объяснять не стала, но вспоминает, что родители семиклассницы шли на контакт. Н. была не единственным ребенком в семье. О том, какими были ее отношения с опекунами, в школе не готовы обсуждать или не знают.

— К. все любили, она такая большеглазая была, знаете. Мы, вообще, учителя, любили… Любой вам скажет — в прокуратуре, все скажут. Нашу работу на сто рядов проверяли и еще будут проверять. К. была открытой девочкой. <…> Мы каждого знаем, по каждому работаем.

Раньше, по словам сотрудницы школы, у К. все же были «споры и стычки» — в младшем возрасте девочку считали агрессивной. И эта черта, по мнению взрослых, означала, что ее никто не мог обидеть.

— Всё разрешалось педагогическим составом, у нас по этому поводу был прокурор, у нас есть совет профилактики. Мы с К., помню, сидели — прокурор сам говорил: «Ну всё, никаких [конфликтов] чтобы не было». И К. сказала: «Да, нормально, никаких драк, ничего не будет».

После смерти подруги К. публиковала и репостила видео, в которых предупреждала о том, что хочет покончить с собой. Она подписывала их: «если бы тогда <…> не порвалась», «сегодня ночью меня не будет, это моё последнее видео». Родители К., по данным Babr Mash, знали о ее намерении, но не думали, что она пойдет на такой шаг. Под этим постом в telegram-канале один из комментаторов писал, что семья не спала и следила за К. два дня — на третий день из-за усталости родные уснули, а утром нашли тело дочери. К. совершила суицид в пристройке у дома.

Психолог Дмитрий Панасюк вырос и начинал свой путь в Чите, сейчас он часто выступает спикером на федеральных каналах. По его мнению, случай в Дульдурге можно назвать цепной реакцией: О. перешел за эту черту, показав возможность такой реакции на сложности, которые у него возникали, а дальше создался сценарий.

— Вероятно, после первого случая профилактики суицидального поведения не случилось: с группой риска, с какими-то знакомыми не было проговорено, не было глубокой психологической и контактной работы. Это мог быть не психолог, но другой взрослый, у которого есть контакт с детьми. Часто бывают случаи, когда тема суицида становится запретной и дети сами начинают раскручивать слухи. Информация и так имеет свойство искажаться, а тут в деревне или городе она становится известной, и для подростков в своей психике нужно доработать ситуацию: что произошло и почему. И каждый начинает довносить, сам того не желая, свою часть [в историю]. И какая информация изначально была у подростков, мы можем только догадываться.

Н., О. и К., по словам близкого к администрации школы человека, учились по коррекционной программе — то есть облегченной. В школе на тысячу с лишним учеников детей с ограниченными возможностями здоровья (ОВЗ) около 80. Все трое подростков числились в этом списке. Число детей с ОВЗ в региональных школах растет ежегодно. С чем это связано, педагоги затрудняются сказать, не погружался в причины и сотрудник дульдургинской школы.

— Мы сидели с центром «Семья», [когда они приехали в Дульдургу после третьего суицида], я говорила: «Смотрите, у нас 70 с лишним детей с ОВЗ. Их же должны как-то лечить». Мы в этом плане работаем… Что-то мы даем списывать...

Под ОВЗ обычно понимаются не только физические ограничения, включая зрение и слух, но и нарушения речи, расстройства аутистического спектра или задержка психического развития. В школе обязаны учитывать особенности таких детей и их здоровья и, помимо обеспечения учеников специальными учебниками и пособиями, взаимодействовать, например, с врачами-психиатрами. Факторы, которые влияют на суицидальное поведение среди подростков с ОВЗ, мало изучены. Сотрудницы томского НИИ психического здоровья 11 лет назад публиковали совместную работу на эту тему. В ней они ссылались на статистику Всемирной организации здравоохранения, по данным которой число суицидов среди людей в возрасте 15–24 лет в начале 2000-х увеличилось в 2 раза.

Тогда Россия занимала первое место по абсолютному количеству самоубийств среди подростков от 15 до 19 лет. В США исследовали проблему среди учеников с ограниченными возможностями здоровья средней школы: они чаще в сравнении с другими детьми испытывали грусть и состояние безнадежности, курили, употребляли алкоголь и марихуану и серьезно рассматривали возможность совершения самоубийства. И хотя в материале томских специалистов делался упор на детей с ограничениями по слуху и зрению, они поднимали вопрос неподготовленности педагогов к работе с детьми с ОВЗ в целом и обращали внимание на то, что в школах вместе с психологами и врачами должны работать на предотвращение подростковых самоубийств, выявляя признаки тревоги, депрессии, нарушения поведения и настроения.

В реальности педагоги и психологи не успевают заниматься с такими детьми и всей массой учащихся.

— Как правило, к школьному психологу отправляют неудобных детей, с которыми есть сложности в образовательном процессе, поведении — то есть когда они ведут себя как-то не так, как надо учителям. В школе на 1000 человек (как в дульдургинской. — Прим. авт.), особенно краевой, одному психологу практически нереально проработать, чтобы установить с ребенком контакт и стать тем взрослым, которому он рассказывает.

Психолог знает многое, что творится в коллективе, про социометрию, про отношения, вымогательства, отмечает Панасюк — это очень неудобная история для администрации школы, потому что непонятно, что с этим делать. Не всегда психолог «безопасен» и для семьи.

— Есть история, когда мы не выносим сор из избы, и, если ты пойдешь рассказать психологу, что у тебя плохие отношения с родителями, они очень тяжело это воспримут. Но культура постепенно развивается. В центральной России с этим уже гораздо проще, и сейчас психолог — не тот, кто «говорит, какие все плохие», а тот, кто помогает стать лучше и избежать сложностей, которые приводят к трагедиям. Но компетентность психологов тоже иногда оставляет желать лучшего. И даже если он будет очень хорошим, на тысячу детей таких надо хотя бы пять, — Дмитрий Панасюк считает, что сейчас в стране нет столько психологов, чтобы перекрыть их недостаток в школе, тем более — качественных специалистов.

Альтернативу им могут составить службы поддержки. По словам Панасюка, звонки в такие службы многих спасали, и поэтому нужно информировать людей о возможности получить там помощь.

— В начале 2000-х в Чите был создан телефон доверия в центре на углу Новобульварной и Бутина и действовал 3–4 года точно. Я имел честь начинать там работать. Сначала была 2–3 обращения в день. Мы размещали объявления в «Вашей рекламе», но больше никакой рекламы не было. Постепенно сарафанное радио самих подростков — а сама идея линии как раз была для и про подростков — заработало, и у нас стало до 30 звонков за шестичасовую смену. Уже тогда в читинских школах психологи зашивались с работой.

По рассказам Натальи, психолога одной из забайкальских школ с 20-летним стажем, в последние 3–4 года ситуация изменилась в худшую сторону: увеличился объем работы, появилась необходимость в постоянных отчётах, которые идут сверху и которых нет в планах. При этом зарплата психологов практически не растет — им приходится брать дополнительные часы, без них специалисты получают около 25–27 тысяч рублей в месяц.

— В придачу к этому все материалы, которые я использую, покупаю за свой счёт: бумагу, краску к принтеру, принтер. Интернета в школе нет, использую свой на телефоне, все отчёты тоже через него. Работы всегда хватает: приходят дети, родители, педагоги. Есть маленький кабинет, но пока идёт ремонт в другом здании школы, он тоже занят.

В некоторых школах психологов раньше не принимали — учителя считали, что способны сами следить за детьми и помогать им. Нагрузка за последние несколько лет выросла и у педагогов, и у администрации школы, и у психологов — в школе, где работает Наталья, около 400 детей, охватить все 100% физически невозможно:

— У нас две школы — начальная и средняя. Здания удалены друг от друга, все учатся в одну смену. Детей с ОВЗ с каждым годом становится всё больше: умственная отсталость, задержка в развитии, инвалидность. <…> Администрация не давит, но и не принимает сторону психологической службы. Дети из группы риска есть — мы работаем со всеми, знаем их, родителей, обстановку в семье, ходим по домам. Есть сложности во взаимодействии со службами профилактики, они не хотят работать в команде. Все сами по себе. Такое ощущение, что нужны только цифры и отчёты.

В некоторых школах в крае с небольшим числом учащихся психологов нет вообще. Одна из сотрудниц такой школы Любовь отмечает, что дети с ОВЗ при этом есть, и они требуют внимания психологов, вместо которых эту работу ведут классные руководители — для малокомплектных школ нужны хотя бы 0,5 ставки. Работы для психологов в школах предостаточно, если это дипломированный специалист, говорит она.

Недостаток времени у психологов в школах или их нехватку чувствуют и родители, и ученики. В одной из читинских гимназий, по рассказам ее выпускника, было два психолога, вся работа которых ограничивалась «не имеющими значения» тестами.

— Значительных проблем у детей было достаточно: буллинг и некорректное поведение некоторых преподавателей. Школьные психологи, с которыми на занятиях нет возможности выстроить какой-то диалог, не вызывают никакого доверия.

Мать одной из учениц городской школы рассказала, что связь с родителями у психолога в ней «в целом организована», раз в год проводится тренинг, но сам психолог — приходящий и индивидуально с детьми не работает. Женщина пыталась решить проблему дочери: контакта внутри класса между детьми нет, девочка постоянно приходит с уроков в стрессе, но ни психолог, ни классный руководитель не смогли помочь наладить отношения между учениками.

Педагог-психолог Мария работает в районной школе и настаивает, что отношение к психологам надо менять, и нужны такие специалисты даже в малокомплектных школах, в их помощи нуждаются не только дети, но и взрослые. Отношение, по ее словам, выражается не только в низкой зарплате — это 26 тысяч рублей, но и со стороны педагогов, которые не поддерживают и не понимают, зачем психологи нужны.

— Психолог зачастую параллельно выполняет другие обязанности, потому что ставка — мизерная. Естественно, дополнительная работа отнимает и время, и энергию. [Психолог нужен] в школе для галочки. Если человек с образованием и заинтересован в результате своей работы, он будет и при таком отношении работать с отдачей, но это труднее.

— Форма суицида имеет значение. Есть демонстративный, его еще называют подростковый, и реальный — истинный суицид, когда люди никому не пишут, никому не говорят и совершают такие действия в тишине. <…> Это (как может быть в случае с Н. и К. — Прим. авт.) такой манифест, и некоторые склонны говорить, что на него не стоит обращать внимания, но риски всегда есть.

Дмитрий Панасюк объясняет, что выбор места для суицида Н. не случаен. Для подростковых самоубийств в целом характерна публичность — дети ищут открытые места и менее болезненные способы.

— Центральная площадь — это такая отсылка к средним векам, когда казнь была своеобразным событием для населенного пункта. Может быть, момент связан с каким-то увлечением подростка. Всё зависит от истории — находит ли ребенок в ней сценарий, который он в жизни не может придумать.

Внештатный психиатр регионального Минздрава и главврач краевой психиатрической больницы Ольга Ступина работала по ситуации со смертью троих дульдургинских подростков, но не может раскрывать детали. По ее словам, в регионе ведомства «мощно» взаимодействуют между собой, в том числе работая в полях — то есть выезжая на место с другими специалистами: там они выясняют возможные причины суицидов, работают с близкими, помогают и стараются предупредить «цепные реакции», сотрудничают со следователями, прокуратурой, правительством. В 2019 году она смогла пробить внедрение системы мониторинга суицидального поведения и актам самоповреждения по стандартам Всемирной организации здравоохранения. По ее мнению, отчасти эта профилактическая работа влияет на растущее число зафиксированных суицидальных попыток — их стали выявлять чаще.

— Ранее вся наша работа сводилась к психологической поддержке того окружения, где этот акт был совершен — либо работали с членами семьи, либо с одноклассниками, друзьями. Но цель нашей работы должна быть профилактическая. Меня не сразу поняли ведомства — особенно в образовании, — объясняла Ольга Ступина необходимость этого решения в 2019 году.

В итоге в крае заработал центр мониторинга под идеей возможности выявления суицидальной активности среди несовершеннолетних и взрослых. Появились приказы, по которым каждая медорганизация по факту суицидальной попытки или самоповреждения по защищенным каналам теперь передает информацию о них, после чего ее анализируют и смотрят, что могут предпринять.

По словам психиатра, в начале ее инициативу не принимали — никто не хотел регистрировать «каждую царапку», но самоповреждения как реакции на стресс тоже могут говорить о суицидальном поведении. Ольга Ступина говорит, что детей, у которых под одеждой прячутся порезы, сегодня немало — в медиа это привыкли называть селфхармом. Внедренная система и работа с теми, кто совершал попытки, по ее мнению, позволила сократить число реальных суицидов.

— Это проблема стояла остро всегда в регионе, и уровень суицидов был высоким не только среди несовершеннолетних, но и в целом мы занимали одно из лидирующих мест. Тенденция к снижению суицидальной активности в целом по стране имеет достаточно хорошую динамику. Суициды были всегда — и в советское время, и в эпоху перестройки. Я уже не могу сказать, что сегодня какой-то прямо крах среди несовершеннолетних. Даже в абсолютных значениях мы сократили за год количество суицидов на 34%. Для нас это важные показатели, важные цифры — за жизнь каждого ребенка мы боремся всеми возможными [способами], которые доступны в регионе. Уровень суицидов несовершеннолетних в крае остается достаточно высоким, но учитывая наши профилактические мероприятия в целом всей системы, [он снижается].

Ольга Ступина отмечает, что люди, которые пытаются покончить жизнь самоубийством, находятся в группе риска повторных попыток в дальнейшем, но при этом выявленные 135 случаев суицидальных попыток подростков в 2022 году — это условно здоровые люди, которые не обращались за консультативной помощью, не стоят на учетах, не получали лечение или получали его бесконтрольно.

— Что касается детей, [мониторинг] делается для того, чтобы понимать, как с ними дальше работать. Как правило, два-три раза к нам попадают одни и те же ребята. Не всегда дети остаются под наблюдением и под контролем. Наша первичная работа должна быть направлена на выявляемость. Мы обязательно консультируем: психиатр, психотерапевт или психолог. Разбираемся, что была за ситуация с суицидальными намерениями. Сделать уже по факту мы ничего не можем.

В Дульдурге отслеживали состояние школьников после третьего суицида — по словам сотрудницы, детей тестировали дважды, у некоторых было и какое-то время сохранялось тревожное состояние, но «цепная реакция» закончилась на К. Случай в поселке стал не первым подобным в крае. В 2016 года двое подростков в хохотуйской школе-интернате покончили с собой с разницей в две недели одинаковыми способами — тогда всё объяснялось их психическим состоянием: оба мальчика были с психиатрическими диагнозами. В 2017 году четверо школьниц пытались покончить с собой в Могзоне — сначала ситуацию связывали с группой «Космос», действовавшей по примеру «Синего кита», но позже выяснилось, что у всех школьниц были проблемы в семье. В 2018 году в течение нескольких месяцев убили себя четверо студентов аграрного колледжа в Могойтуе, жившие в одном общежитии, и еще несколько совершили попытки суицида — эти случаи связывали с травлей и избиениями учащихся, но официально версии не подтвердились.

С тех пор о подростковых суицидах стали говорить реже. До сих пор никто официально не прокомментировал три подростковых смерти в Дульдурге, несмотря на то что это тоже «волна», как называли в свое время самоубийства в Могойтуе, в самом поселении не скрывали этот факт, но и говорить о нем открыто многие отказывались. В дульдургинской опеке на запрос не ответили. В центре «Семья», который сопровождает подобные случаи, на вопросы о работе с суицидальными попытками не смогли ответить из-за загруженности всех специалистов.

Известно, что тему детских самоубийств после случая в Краснокаменске на оперативном совещании поднимал губернатор региона, в сам город позже по его поручению ездила детский омбудсмен региона Наталия Эпова. Она выяснила, что травля девочки в школе была из-за лишнего веса, а первая попытка суицида произошла всего за месяц до второй. В своем докладе главе края Александру Осипову правозащитница отмечала, что девочка не доверяет взрослым из-за безнаказанности виновников травли. После первой попытки школа и комиссия по делам несовершеннолетних не предприняли никаких действий, с пятиклассницей никто не работал индивидуально, а родителей не предупредили, что ребенку может быть необходимо лечение, несмотря на то, что они обращались к районному психиатру и следователям.

В истории с Краснокаменском власти в лице Наталии Эповой оказались более открытыми. Основными информаторами о случившихся суицидах в Дульдурге стали дети. Один из жителей поселка считает, что сделали они это вопреки рекомендации руководства школы не поднимать тему в публичном пространстве. Скрытность характерна для истории с суицидами — по словам Дмитрия Панасюка, происходило это и раньше:

— Я в 2006 году уехал из Забайкальского края, а жил с 1987 года, и даже в городе суициды замалчивались, а в области — так тем более.

После истории с краснокаменской девочкой власти решили провести краевое родительское собрание на тему травли в школах. Запись этого собрания доступна по ссылке — в нем рассказывают, как отличить буллинг от конфликта, что нужно делать родителю и куда можно обратиться, если семья узнает о проблемах ребенка в школе: например, в службу медиации, анонимные ящики в организациях, к директору, психологам «Семьи» или детскому омбудсмену.

Во время трансляции специалист центра «Семья» говорила о том, что травля — это ответственность взрослых. Этот же тезис про детские самоубийства высказывает Ольга Ступина. На школьном собрании края первый замминистра Арюна Бойкова признавала роль системы образования «в профилактике конфликтов и деструктивного поведения и благополучии детей». Она советовала родителям даже в случае семейных конфликтов обращаться в школу к квалифицированным специалистам, которые могут помочь.

Несмотря на проведение школьных собраний, родители плохо информированы о возможностях выстроенной системы — до краевого собрания эту проблему озвучила Наталия Эпова, назначенная на должность почти за неделю до смерти Н. Родители краснокаменской девочки, с которыми правозащитница держит связь, получили номер центра «Семья» от нее после второй попытки суицида дочери. Эпова настаивает, что рассказывать ученикам и их родным о помощи, которую те могут получить, должны и в школах.

— Для меня эта тема больная, погружаться в нее я начала еще в прошлом году. К сожалению, пока похвалиться какой-то сделанной работой не могу, и мне нечем как-то успокоить. На земле конкретной помощи мало — это доказывает пример с родителями девочки из Краснокаменска. В комитете образования там не отрицали факта, что не доработали. На совещание они пришли уже с конкретными предложениями по улучшению работы. <...> Мы берем положительные практики регионов — например, сейчас работаем с коллегами из Хабаровского края, которым удалось продвинуться в этом вопросе. Для нас недопустимо терять детей, тем более с учетом рождаемости.

Наталия Эпова говорит и о том, что дети сами часто замалчивают свои проблемы. Дмитрий Панасюк называет это последствиями разрыва триады образования — между учениками, родителями и учителями. Он может быть сильнее, и тогда у ребенка за счет этого меньше контакта и понимающих взрослых. В конфликтной ситуации со средой ученик остается один, и у него не так много способов получить доступную помощь. Психолог в вопросе ответственности за детские суициды склоняется к тому, что она лежит на всех — тех, кто принимает решения, и тех, кто его окружает.

В Забайкальском крае на суицидальное поведение в дополнение ко всему влияют и культурные особенности, и качество жизни — корреляция эта часто подтверждается статистикой: чем хуже живет регион, тем обычно большее число суицидов или попыток на долю населения в нем регистрируют. В 2022 году Ольга Ступина в интервью говорила, что анализ суицидальных попыток показывает, что у детей, которые совершали подобные действия, чаще всего «родители пьющие, материально семья не обеспеченная».

Причинами самоубийств, по словам внештатного психиатра, чаще всего становятся несчастная любовь, взаимоотношения с родителями или учебой, и часть из них носит демонстрационный характер. Детский омбудсмен Мария Львова-Белова в своем докладе называет примерно такой же список: отсутствие взаимодействия в семье, ссоры или конфликты с родителями, психические расстройства, число которых тоже увеличивается, несчастная любовь, недовольство своей внешностью, проблемы с учебой и влияние противоправной информации в интернете (власти борются не только с аниме, но и с некоторыми роликами, например, в Tik-Tok).

— Давление на подростка в регионе довольно высокое в силу культурных историй, а связь между родителями и учителями довольно низкая. Опять же, это и социальный слой, и культурологический, понятия успешности и неуспешности. Но я думаю, что многое меняется и преобразуется в [лучшую сторону] — исходя из того, что я знаю. В кризисные состояния у общества, например, в 90-х и начале 2000-х, все мы слышали о суицидах. Я жил на Острове и постоянно слышал [о случаях] от родителей, во дворе. Просто мы слышали по сарафанному радио, а сейчас есть интернет или группы, где обостряется эта история. Но утверждать, что раньше суицидов было меньше, нельзя: суицид был всегда. В этом плане история «раньше мы были другими» — это тоже вопрос, насколько поколения общаются друг с другом. Я понимаю теперь своих родителей, которые мне говорили: «Что ты там смотришь, ничего непонятно». И я много работаю с подростками, тоже многого из их интересов не понимаю, но они смотрят, и для них это важно.

— Конечно, расследование будет… Я столько анализировала, где мы могли не допустить, где могли не доработать, я самокопанием занимаюсь сколько дней — как не уберегли детей. А потом, как ни крути, я реально не нахожу, кого обвинить, не нахожу. <…> Даже [писали], что их бьют — нет, не били. Когда сказали, издеваются — К. сама кого угодно могла! Ой, господи, ой, Царствие небесное. Она была такая дерзкая. Опекаемых столько детей взяли (в семье К. — Прим. авт.) — если ты не можешь справиться, зачем брать? У нее (матери. — Прим. авт.) свои же дети выросли трое-четверо, зачем было брать? <…> У нас следком каждый день.

Сотрудница школы после самоубийства К. сокрушается, что время проверок выпало на олимпиады, которые идут целыми днями, и «кроме этого всего, финансы».

— Был бы какой-то намек… Ничего. После О. мы даже собрание провели, да где же… В какую-то влюбился, бедный.

Отвечая на вопрос, на что обращать внимание родителям и педагогам в поведении детей, психолог Дмитрий Панасюк говорит, что конкретных маркеров нет: каждый подросток ведет себя по-разному, и какую-то тревожность, отстраненность интерпретировать можно тоже по-разному.

— Не надо паниковать. Первая рекомендация для учителей и родителей — не терять контакт с ребенком. Его плохое поведение — а мы помним, что ребенок не сам плохой — может не соотноситься с правилами, нормами. Он не становится от этого плохим. Он так себя ведет потому что. Главное — не терять контакт, чтобы было доверие или у учителя, или у родителя. У родителя даже немножко сложнее, потому что одна из задач возраста — это отдаление от родителей, и чтобы отдаляться от родителей, нужен другой взрослый, которому будут доверять: как правило, это педагог или тренер. Но чтобы этот взрослый был, он должен быть готов к этому и не воспринимать это скорее как дружбу, а как ответственность — что этот подросток будет приходить и доверяться.

Психолог обращает внимание на то, что поведение меняется постепенно и проходит не один день от разочарования в любовных отношениях до желания уйти из жизни.

— В любом случае это какой-то путь, и в этом пути, чтобы ребенок не оказался один, нужно быть рядом. А всё остальное — очень индивидуальная работа, и универсальных советов не дашь. Мы можем помочь найти ребенку какое-то занятие, которое помогает ему почувствовать себя успешным. Даже если в подростковом возрасте будут сложности в общении, нахождении себя, если у него есть область, в которой он чувствует себя успешным — спорт, субкультура, сообщества, — это может быть [точкой опоры]. И её должны помочь найти взрослые.