«Каждую ночь молимся, чтобы не помереть». Как кубанский поселок уходит под землю — тут исчезают целые улицы

Примерно в 130 километрах от Краснодара раскинулся поселок Нефтегорск. «Раскинулся» — это не фигура речи. Здесь действительно почти нет параллельных улиц, а из космоса он очень отдаленно напоминает витиеватую букву «к».

Когда-то здесь добывали нефть англичане, немцы, французы. Они ушли, оставив после себя деревянные бараки, в которых до недавнего времени жили люди, и нефтяные разработки. В 30-х годах прошлого века Нефтегорск даже имел статус города. Но сейчас он планомерно вымирает.

Здесь на проезжающие мимо немногочисленные машины галдят гуси и оглядываются местные. На пустынных улицах днем почти не встретить людей, лишь пластиковые фигурки детей в полный рост, чтобы водители притормаживали перед пешеходными переходами.

Из поселка бежит молодежь, кроме двух школ и детских садов здесь ничего нет. Из поселка бегут взрослые — от безработицы — в ближайшие крупные города. Из поселка бегут старики — от оползня, который потихонечку, шаг за шагом возвращает природе свое, перемалывая дома, поглощая целые улицы.

Спустя годы там, где жили люди, вырос почти непроходимый лес. Следы человека — руины домов, улицы — постепенно исчезают за молодой порослью, кустами ежевики, зарослями хмеля и плюща.

Во дворах местных жителей по земле паутинками расходятся трещины, подбираясь к домам. Трещины видны под следами свежей побелки на стенах кирпичных и саманных домов. Если прогуляться по поселку, в глаза бросаются брошенные, с провалившимися полами и выбитыми стеклами дома. Внутри — старые сервизы, мебель, семейные фотографии — всё то, что не успели унести прежние владельцы и что не приглянулось глазу прохожего с не совсем чистыми помыслами.

Наши коллеги из 93.RU, журналист Никита Зырянов и фотограф Дарья Паращенко, побывали в поселке, где по швам трещат не только дома, но и сама земля.

Ольга Анатольевна постоянно отвлекается на старенький мобильник. Каждые пять минут ей звонят односельчане. С самого утра она ждет журналистов, стоя на обочине около своего покосившегося домика. Как она уверяет, самого «нового домика на всей улице».

Местные называют ее активисткой: женщина пишет о проблеме поселка во все инстанции и постоянно ругается с чиновниками, получая отписку за отпиской.

— Не могу я сейчас разговаривать… да-да, приехали… сейчас мы заедем к вашей маме, не переживайте, — отвечает Ольга на очередной звонок и деловым голосом продолжает: — Вас здесь очень ждали.

Ольга живет на улице Советской в Нефтегорске уже 37 лет. Говорит, вместе с мужем построила свой небольшой домик, а потом вместе с мужем его же и делила. За забором ее участка, говорит она, законсервированная нефтяная скважина, которая осталась еще с советских времен.

— Но ее мы сейчас не отыщем. Там всё заросло, а плиту давно засыпало оползнем.

Женщина призывно машет рукой и зовет пройти в дом, шагая по двухполосной дороге, упорно игнорируя просьбы отойти на обочину.

— Не переживайте, здесь особо никто не ездит. Мы особняком живем. Чужим сюда ехать, считай, без надобности.

— А вот это бывший автобусный парк, — показывает она на старенькое здание наискось от ее дома, стоя на свежей дорожной разметке, от которой еще пахнет краской. — Сейчас он не действует, автобусов-то у нас нет давно. Его выкупил кто-то, а сейчас там металлолом принимают. — А это мой домик… Виноградик? Угощайтесь.

Женщина подходит к аккуратной синей калитке, от которой к соседнему участку тянется сетка-рабица. Калитка закрыта на небольшой навесной замок. Около входа — деревянная лавочка и пустая будка. За калиткой земля резко идет под уклон.

Щелкнув замком со словами «мало ли кто тут ходит», женщина зовет пройти внутрь. Заподозрив попытку снять обувь, она просит не разуваться, при этом снимая синие резиновые тапочки.

— Заходите, смотрите, как мы живем. Вот, косяк повело, приходится дверь подпиливать, чтобы она закрывалась, — говорит Ольга, показывая на покосившейся короб двери, ведущей в зал.

Сам дом тоже находится под уклоном. От ходьбы по неровной поверхности начинает немного мутить. Ольга говорит, что уже привыкла и не обращает на это внимание.

Сразу же за входной дверью — ванная, зашторенная бежевой занавеской с цветами роз. Рядом же, судя по запаху, газовая колонка. Слева от ванной — зал с двухметровой фотографией леса. По углам комнаты стоят сервант со старыми наклейками на дверце, всякой всячиной внутри и лекарствами на видном месте и ковер, аккуратно свернутый и прислоненный к стене.

Каждый шаг Ольги Владимировны отдается скрипом, к которому она «тоже привыкла». Женщина берет в руки метровую линейку и указывает на провисший потолок и потолочный плинтус. Последний отошел от стены сантиметров на пять. Образовавшийся зазор было решено замазать монтажной пеной. На советских же обоях, которые вздыбились от деформации стен, — иконы. Икон у Ольги Владимировны много.

— Каждую ночь молюсь, чтобы не помереть в этом доме… Это висят две балки. Оттуда недавно кусок отвалился… А вот трещины, я их позатыкала тряпками, потому что дует, — говорит она. В этот момент Ольге снова начинает звонить телефон. — Да, Зоенька, у меня журналисты, подожди немного.

Пока Зоенька еще что-то говорит в трубку, Ольга Анатольевна кладет телефон в карман флиски и продолжает показывать дом. Дальше — спальная комната с покосившимся от наклона советским шифоньером. На стенах — снова иконы и трещины.

— По ночам здесь слышно, как земля двигается, как камни падают под домом. Знаете, ощущение, что гальку высыпают, — говорит она.

Женщина наклоняется к комоду, который стоит около шифоньера, и достает полуторалитровую бутылку с водой. Она выполняет роль «сигнализации на случай оползня».

— Вот когда земля движется, бутылка падает. Я как слышу, хватаю вещи и выбегаю на улицу, кричу соседу Мише, — говорит она. В этот момент телефон в ее флиске снова начинает звонить. Женщина начинает причитать, но отвечает на звонок. — Смотри, что делается, а. Девочки! Ну подождите, сейчас к вам приедем!

— Идем на улицу, огород покажу… А вон там, через дом, Миша живет, — показывает рукой пенсионерка в сторону соседнего дома, спускаясь к огороду. — У него уже два сарая в оползень ушло, навес, туалет уличный. Земля у него уже приготовилась. Сейчас дожди пройдут и всё в обрыв уйдет.

Отбиваясь от очередного звонка, Ольга Анатольевна всё-таки показывает свой участок.

— Землю косит, землю рвет. В этом году я уже не стала огород засаживать, толку-то. И ведь пойдут дожди, всё поползет вниз, — рассказывает она, переступая через трещину в земле.

— Туда всё пойдет, за забор, где законсервированная вышка нефтяная, — она показывает рукой в сторону зарослей за своим участком. — Мой свекор еще там работал… давно. Так давно, что все поумирали уже.

Дом Ольги Анатольевна находится в «активной оползневой зоне». Так написано в заключении научно-исследовательского центра «Кубаньгеология», сотрудники которой в 2016–2017 годах оценивали состояние домов, попавших в эту самую зону из-за движения земли. Всего их 72.

О причинах, по которым в Нефтегорске вообще происходят оползни, в документах «Кубаньгеологии» четко не говорится. Земля, мол, двигается на фоне «интенсивного техногенного (промышленного) воздействия на природную среду». Сам же поселок буквально стоит на нефтяном месторождении. От поверхности его отделяют слои глины, песчаника и гальки.

Предприятий, которые могли бы «оказывать техногенное воздействие» и приводить к оползням, здесь нет, кроме нефтяных выработок.

Активный промысел нефти в Нефтегорске начался после 1907 года. До этого местные жители «собирали нефть ведрами» и возили на продажу в Майкоп. К 1936 году Нефтегорску присвоили статус города. Здесь построили больницу, детский сад, две школы, училище для нефтяников. Город разросся до 10 тысяч человек. Но в 1939-м Нефтегорск снова стал рабочим поселком.

Сейчас в Нефтегорске живут чуть более 5 тысяч человек. Здесь четыре условно главные улицы: Школьная (которая и считается центральной), Селезнева, Советская и Первомайская. Большинство остальных улиц гравийные. Слово «асфальт» местные там если и произносят, то с надеждой на его скорое появление. Хотя особо в это и не верят.

На вопрос, где здесь центр, люди показывают на местный свежевыкрашенный Дом культуры, напротив которого пара магазинчиков, пункт выдачи заказов и пивнушка.

— Тут ведь сейчас ничего и нет. Но раньше нефтяная лихорадка, считай, была. Все сюда приезжали из заграницы. Выкачивали нефть, а там же, под землей, пустоты остались, наверно. Здесь повсюду нефтяные скважины законсервированные, — говорит Олег Анатольевич.

Его мама Любовь Яковлевна тоже живет в оползневой зоне поселка, примерно в 7 минутах езды от Ольги. Пару лет назад к пенсионерке приезжали журналисты с федерального телеканала. Тогда, говорит она, все удивлялись катающейся по полу комнаты банке. Без видимых усилий она скатывалась от одного конца комнаты к другому, показывая наклон дома. С тех пор, говорит она, ничего не изменилось. Кроме трещин. Их стало больше.

Любовь Яковлевна большую часть жизни проработала в автобусном парке, который выкупили и приспособили под пункт приема металла. Небольшой домик на 17 сотках, рассказывает женщина, строил еще ее отец. Сейчас от ее участка осталось всего не больше трех соток. Остальное «сожрал оползень». Он же постепенно разрушает и сам дом. Внутри — всё те же трещины, вздыбленные обои и покосившиеся стены.

— Вот, Олежа тут женился, — показывает Любовь Яковлевна на комнату, частично оставшуюся без обоев. Под обоями — снова трещины. — А вот моя комнатка. С телевидения, когда приезжали, спрашивали, как же я тут сплю… 18 лет уже в таких условиях живем.

— Привыкли. Соседняя улица, Профсоюзная, в 2000-х исчезла. Ее оползень уничтожил в общем. Людей оттуда переселили, а мне говорят, мол, не положено вам по программе переселения, вы на соседней от оползня улице. Представляете, так и говорят: вы — «оползневики», не попадаете под «аварийщиков».

— Одна власть была, еще в 2007 году нам сказали: «Собирайте документы». Вот с тех пор ничего не меняется, воз и ныне там. Я каждый раз на прямую линию президенту звоню. Сколько раз сюда чиновники приезжали. Посмотрели, уехали. Снова говорят: «Собирайте документы». Ну нулевые власти просто, — продолжает сын пенсионерки, опираясь на покосившуюся стену.

Мужчина ненадолго замолкает.

— Я сам с тестем живу. Нас бы отсюда забрать как-нибудь. Страшно тут. Да переселите вы потихоньку. Ну хоть по частям, ну хоть что-то сделайте уже. Здесь некоторые уже побросали дома. Много таких. У кого есть возможность, к детям уезжают. А у кого нет такой возможности, что делать? Помогите нам, пожалуйста, — говорит мужчина, складывая руки перед грудью.

Оползни в Нефтегорске, судя по постановлению апшеронского райкома КПСС от 1978 года, начались еще в советское время. С 13 по 18 января 1978 года в поселке «произошли крупные смещения грунтовых масс». Тогда было разрушено 42 жилых дома 79 семей (202 человека) остались без крова над головой.

Еще 51 жилой дом получил повреждения. Оползень разрушил четыре километра дорог, линии электропередачи, газопровод и водопровод. Тогда пострадавших переселили в Апшеронск и Хадыженск. А в самом поселке запретили отводить землю под жилое строительство. Но потом что-то пошло не так. Уже в наше время чиновники стали предоставлять землю для многодетных семей для ИЖС.

При этом движение грунта продолжается и по сей день с интервалом от 2 до 5 лет. В материалах обследования участков инженерами ООО «Кубаньгеология» говорится, что фактором активизации оползня «является переувлажнение земли». Буквально: вероятность очередного схода грунта высока после осадков и во время таяния снега.

— Проживание в домах опасно для жителей, смещение земли продолжается. При следующем оползне дома, возможно, будут разрушены. Рекомендуется отследить жителей из опасной зоны, — говорится в заключениях, которые выдали местным жителям после обследования.

Согласно 63-ФЗ (о защите населения от ЧС природного и техногенного характера), обязанности по расселению жителей, пострадавших от этой самой чрезвычайной ситуации (в нашем случае природного характера) лежит на муниципалитете.

Жители Нефтегорска не первый год пишут письма депутатам, в администрации Краснодарского края, Апшеронского района и даже в ЗСК. Но получают отписки. В законодательном собрании местным вообще сказали, что это «не их компетенция», мол, пишите в другое место.

В одном из ответов из ГО и ЧС Краснодарского края говорится, что еще в 2021 году губернатор Кубани направил в Минстрой обращение о выделении денег из резервного фонда на переселение «оползневиков». Мол, на это обращение чиновникам ответили, что никаких денег не будет, пока у Нефтегорска не появится своего генплана.

При этом в 2023 году депутат Госдумы Константин Затулин заявлял со ссылкой на Минстрой, что губернатор Кубани вовсе не обращался в министерство по этому вопросу.

В итоге людей уже 17 лет не могут переселить с опасного участка, ссылаясь на отсутствие тех или иных документов. Сейчас для местных действует только программа по «переселению из аварийного жилья». Для «оползников» программы не существует. Поэтому денег от Минстроя можно не ждать.

«Прошлый глава Нефтегорска Андроник Варельджан с 2018 года кормил нас завтраками и обманывал, что вот-вот будет готов генплан. Тогда, мол, нас и переселят», — вспоминает Ольга Анатольевна.

При этом Генеральный план Нефтегорска всё же разрабатывался. Прошлый глава администрации Нефтегорска решил «сделать его своими силами», но за бюджетные 300 тысяч рублей. Документами занималась компания «Архитектурно-планировочное бюро» местного жителя Ивана Полякова.

Количество сотрудников в этой компании — 1 человек. Информации о заключении госконтракта на разработку генплана в системе госзакупок нет (хотя любая услуга, которую получает госструктура, должна отображаться в этой системе). Вероятно, контракт был заключен напрямую, без конкурсных процедур.

Судя по данным из федеральной информационной системы территориального планирования (куда загружаются все генпланы населенных пунктов), документы по генплану не прошли согласование в Минэкономразвития из-за ошибок. Его в итоге направили на доработку. Спойлер: доработка закончилась ничем. Так были потрачены бюджетные деньги буквально ни на что.

И только в марте 2025 года власти Апшеронского района разыграли тендер (на 14,5 миллиона рублей) на разработку двух генпланов, в том числе и Нефтегорска. Разработкой занимается компания, которая не так давно подготовила скандальный генплан Краснодара — ООО «НИИ Прогрессивного градостроительства» из Санкт-Петербурга.

— Мёдик будете? Давайте, попробуйте, это с нашей пасеки, — предлагает Елена. Это невысокая женщина с каштановыми волосами. Она хлопочет на кухне, разливая чай по стаканам, периодически с грустью посматривая в окно.

На противоположной стороне улицы буквально на краю 20-метровой пропасти стоит ее дом, который Елена построила сама. На вопрос, с какого года она живет в Нефтегорске, она с невеселой улыбкой отвечает: «С рождения».

Сейчас Елена живет в родительском доме, ухаживая за сестрой с инвалидностью, престарелыми родителями, дочкой, двумя собаками и кошкой с тремя котятами. Один из них, серый в полоску, мурлычет у нее на коленях.

— Мне ведь не дадут одной жить. Родители уже старенькие, сестра вот… А домик свой я, конечно, цивильно сделала, моя единственная отдушина… — женщина замолкает, потому что к сестре в соседнюю комнату пришел соцработник. — Пойдемте, покажу.

Елена говорит, что «когда-то у нее был свой бизнес». Она занималась деревозаготовками. Но его «пришлось закрыть», почему — она не говорит. Сейчас у нее нет работы. История с бизнесом сильно подкосила ее здоровье. Оползень, который угрожает уничтожением ее дому, ситуацию усугубил.

— Когда земля обвалилась, я даже не слышала. Я просто вышла, а деревьев, которые вот тут стояли, их нет, они внизу… А здесь у меня сушилка стояла, я мясо коптила. Всё там оказалось — в овраге…

 — Вы целый день здесь ездите. Вы сами видите, что происходит в нашем поселке. Помогите нам, пожалуйста, нас ведь никто не слышит. Годами кормят завтраками.

— Было землетрясение полторы недели назад. Я думала, где-то ракета взорвалась. Земля снова начала двигаться. Пока мы дождемся этого генплана, чудо, если выживем. Да и если так, то бездомными останемся, — говорит Елена.

Борис Карапетович стоит у забора собственного дома, пока его жена собирает во дворе мяту и тархун — к чаю. За его спиной — покосившийся двухэтажный саманный домик с деревянной пристройкой, которая выполняет роль кухни. Внутри — чисто. Пол немного поскрипывает при движении. С улицы слышится куриный гомон.

Дом Бориса Карапетовича на улице Победы в аварийном состоянии. Таковым его признали «лет 15 назад».

— Домик строили еще при советской власти. А в 2009 году признали в аварийным — утягивает его в оползень.. Сначала мы стояли на очереди как аварийщики. А потом нас почему-то перевели в «оползневики», — говорит мужчина, приглашая заглянуть в дом.

В цоколе за висящей на одной петле дверью видна комната. Ей давно не пользуются. Когда родители живы были, мужчина спал в этой комнатке. Но сейчас, говорит он, «страшно там даже находиться».

В 1990-х, в 2000-х годах, когда снова двигалась земля, перемалывая улицы, говорит Борис, людей переселяли без всяких генпланов. Раньше хоть муниципальное общежитие было, но при прошлом главе Нефтегорска его демонтировали.

Борис, как и большинство пенсионеров поселка, всю свою осознанную жизнь прожил в Нефтегорске. Он говорит, в молодые годы играл в гандбольной команде вратарем, но со спортом пришлось распрощаться из-за травмы колена — рассечения. Он вспоминает, что так «испытал на себе бутсы с железными шипами», которые тогда были в новинку. Потом «мотался по северам». А на пенсии устроился охранником в местную школу.

Пару лет назад оползень утянул сарай Бориса. Его остатки видно из окна. На небольшой полянке рядом зеленеет рассада огурцов. Мужчина говорит, были еще коровы, барашки. Но «предки заболели, пришлось за ними ухаживать, а не за скотиной».

— Вон там лопается всё, — показывает мужчина на стену внутри дома. — Везде такая история. Каждый год по несколько раз делаем ремонт. Страшно… страшно тут жить, но идти нам больше некуда. У детей — у кого стройка, у кого ипотека и съемное жилье. Нам и самим не особо хватает. Цена за газ в зиму вот доходила до 9 тысяч рублей.

По соседству с семьей Бориса стоит разрушенный дом. Самого соседа нет в живых уже как четыре года. Это тоже «оползневик». До расселения он не дожил. Напротив — в подлеске — еще один пустой дом. Его уже давно оплели лианы плюща. О том, что вокруг дома раньше был забор, напоминает заросшая сетка-рабица.

Внутри дома — покосившиеся стены, остатки мебели, кухонные принадлежности, среди которых старенькая сахарница производства краснодарского завода «Чайка». Сам завод обанкротился еще в 1990-х, а производственные здания снесли год назад.

— Уже сколько лет нам обещают, этот генплан сделать. А сейчас оказывается, его даже нет. Сидим как на пороховой бочке. А как землетрясение какое — так здесь звенит всё, — говорит Борис.

Рассказ мужчины прерывает супруга, она зовет пройти в дом: чай с мятой и тархуном уже заварился.

Почему для переселения жителей из оползневых зон не провести на основании обследования вышеупомянутой ООО «Кубаньгеология»? Потому что так решили в Минстрое. Согласно протоколу совещания от 2018 года, субсидии Нефтегорску из федерального бюджета возможно выделить только после изменения генплана поселка (чтобы было понятно, какие земли входят в опасную зону).

Если простым языком, то еще шесть лет назад чиновникам Апшеронского района ясно дали понять, какие условия нужно выполнить, чтобы переселить людей из опасных зон. По состоянию на сентябрь 2025 года эти условия не выполнены. Генплан утвердят минимум в начале лета 2026 года. И тогда местные жители смогут рассчитывать на «разработку программы по переселению».

Когда она будет готова, понимания у властей нет. Денег своими силами переселить людей из оползневых зон у чиновников тоже нет. Бюджета Нефтегорска на это не хватит.

Основной доход населенного пункта — это земельный и имущественные налоги, которые и так уменьшаются из-за переселения людей в другие населенные пункты. А самые крупные налогоплательщики — это местная пилорама и небольшой магазинчик «Магнит».

— Сейчас у нас надежда только на новую главу — Ольгу. Мы ее всем поселком выбирали. Деятельная она, умная. Но будь ты хоть трижды умным, что ты сделаешь без денег? Прошлые власти затянули этот генплан, и никто не ответил за это. Да даже если и ответит, кому от этого легче? — говорит местная активистка Ольга Анатольевна.

— Посмотрите, ведь здесь так красиво вокруг, и так некрасиво внутри поселка. Нефтегорску бы дать вторую жизнь… Самим бы дожить. Сейчас дожди пойдут, земля снова двигаться начнет, — бросает в сердцах соседка Бориса Карапетовича.